Наконец, третий толстяк – улыбчивый и круглолицый бог судьбы Хотэй. Его приметы: бритая голова и круглый живот, выпирающий из монашеского одеяния. Нрава он беззаботного, даже непутового, что при его служебном положении довольно рискованно, ибо не кто иной, как Хотэй, таскает за спиной большущий мешок с людскими судьбами. Богу судьбы поклоняются прорицатели и гадалки, а также политики и повара (те и другие иной раз заварят такое, что сами не ведают, что у них получится).
Впрочем, как торговцы вывешивают в лавке Эбису, чтобы убедить покупателей в своей честности (хотя сами бьют челом богу наживы Дайкоку), так и политики вместо Хотэя любят публично называть своим кумиром бога мудрости Дзюродзина.
Это ученого вида старец с длиннейшей бородой, который держит в руке еще более длинный свиток знания, то и дело дополняя его. Трудится он в поте лица, ибо человечество теперь чуть ли не каждые восемь лет удваивает объем познанного. Дзюродзин слывет к тому же любителем выпивки и женщин, без чего он попросту не был бы достаточно мудрым в понимании японцев. Философы, судьи, изобретатели, учителя, журналисты, как и упоминавшиеся уже политики, считают Дзюродзина своим покровителем.
Бог долголетия Фуку-року-дзю – это маленький лысый старичок с непомерно высоким лбом (считается, что с годами череп вытягивается в длину). Его неразлучные спутники – журавль, олень и черепаха. Не в пример богу мудрости бог долголетия отличается тихим нравом, он любит играть в шахматы и считает превеликой добродетелью умение зрителей молча следить за чужой партией. Таких людей встречается, впрочем, так же мало, как достойных бессмертия, которое он может даровать. В силу личного пристрастия бог долголетия опекает шахматистов, а также часовщиков, антикваров, садовников – людей труда тихого, имеющего отношение ко времени настоящему, прошедшему или будущему.
Особняком стоит на палубе Бишамон – рослый воин с секирой, в шлеме и доспехах, на которых написано: «Верность, долг, честь». Бишамон не любит, когда его называют богом войны, доказывая, что он не воитель, а страж, отчего и наречен покровителем полицейских и лекарей (военных, кстати, тоже).
И наконец, единственная женщина в обществе семи богов – это покровительница искусств Бентен со своей неизменной лютней в руках. Девушки, игравшие на такой лютне, не решались выходить замуж, боясь, что разгневанная богиня лишит их музыкального дара. Бентен действительно не в меру ревнива – к чужим талантам, к чужой славе, к чужим почитателям – что, впрочем, отличает служителей искусства отнюдь не только в Японии.
С какими же мыслями хотели японцы увидеть в новогоднюю ночь этих семерых на Драгоценном корабле?
Самая, казалось бы, бесхитростная мечта была у мальчугана из горного селения к префектуре Иватэ. Ему хотелось, чтобы на праздники домой непременно вернулся отец и помог ему сделать большущего новогоднего змея с лицом сегуна Иеясу.
Отец еще с жатвы уехал в Токио на какую-то стройку. Мальчугана послали на почту получить от него очередной перевод, а заодно узнать, ходят ли автобусы после вчерашней метели. На беду оказалось, что из-за заносов сообщение опять прервано. Шагая назад по глубокому снегу, мальчуган думал: почему бы отцу не проложить через здешние горы такую же диковинную дорогу на столбах, какую он строит над токийскими улицами?
Дома мать с бабкой смотрели по телевизору новогодний концерт. На экране отплясывали девицы в немыслимо коротких юбочках. И тут, как всегда, начались сетования, что вот хоть и нет войны, а жить приходится как солдатке; что муж больше в отходе, чем дома, а в городе, мол, на каждом шагу соблазн.
Но не только крестьянки занесенного снегами северо-востока хмурились при виде мини-юбок на телевизионном экране. С таким же враждебным чувством смотрел на них и глава ассоциации торговцев жемчугом.
– Всему виной эта нелепая мода, этот подростковый стиль, это поветрие на все броское. Треть взращенных жемчужин не находит сбыта. Приходится свертывать промыслы. Не заставишь же раковины вместо благородных перлов плодить какие-нибудь светящиеся шарики для серег величиной с голубиное яйцо! Если уж чего и желать в Новом году, так чтобы у японок вновь пробудилось их врожденное чувство меры и художественного вкуса…
Торговец жемчугом был несправедлив, огульно обвиняя своих соотечественниц в забвении национальных традиций, в том, что у молодого поколения притупилась присущая народу тяга к прекрасному.
Если бы он мог видеть тех самых девушек, руками которых был собран стоящий перед ним цветной телевизор! Неделю назад начальник сборочного цеха не узнал своих работниц, когда они повязали головы красными лентами, остановили конвейер и завели речь о прибавке наградных в таких повелительных выражениях, которые на японском языке прямо-таки немыслимы в устах женщин. Но он тем более не узнал бы их в новогодний вечер. В комнате заводского общежития, украшенной ветками сосны, бамбука и сливы, чинно сидели кружком ожившие красавицы с картин Утамаро. Пусть не черепаховые, а пластмассовые гребни украшали их сложные прически; пусть узорные праздничные кимоно были не из тканного вручную шелка, а из нейлона. В каждом жесте молодых японок была та же изысканная женственность, которую прославил когда-то великий художник.
На первый взгляд могло показаться, что в руках у девушек две колоды карт. Но это были не просто карты. Рабочее общежитие состязалось в знании древней поэзии. Семьсот лет назад были отобраны сто лучших стихов ста лучших поэтов за семьсот предыдущих лет. Они обрели такую популярность, что доныне остались у молодежи темой излюбленной новогодней игры. На одной колоде из ста карт целиком напечатано каждое четверостишие, имя и портрет поэта; на другой, которая раскладывается на столе, лишь завершающие строфы. Выигрывает тот, кто, услышав начало стиха, первым найдет и прочтет его окончание.
Еще сто лет назад игра в сто четверостиший была единственным случаем, когда юношам и девушкам приличествовало находиться вместе. Нынче таких возможностей куда больше. Однако картину с Драгоценным кораблем все же положила себе под подушку каждая обитательница рабочего общежития. И хотя девичьи мечты легко угадать, ибо они очень схожи во все века и у всех народов, рассказывать о них было бы нескромно.
А поэтому обратим лучше взгляд на ту из подруг, которая год назад встречала праздник в общежитии, а минувшим летом вышла замуж.
Молодая пара, о которой пойдет речь, медленно двигалась по тротуару в потоке гуляющих. Гиндза сверкала в новогодний вечер куда ярче своего старинного имени. Даже слова «Семицветный ряд» были бы слишком тусклыми для этого безумства огней. Одни витрины являли собой бездну вкуса, другие – бездну безвкусицы. Но все вместе взятое рождало ощущение неизъяснимой, но несомненной красоты.
Молодожены шли, искренне восхищенные неоновым сиянием. Оба они редко бывали здесь с тех пор, как сняли комнатку на окраине, в полутора часах езды на электричке.
Возле прозрачной цилиндрической башни все останавливались, чтобы посмотреть, какими огнями светится ее вершина: сочетание цветов менялось в зависимости от завтрашней погоды. Но всегда неизменно горели среди них три красных ромба, которые видятся в Японии чаще, чем хризантема с шестнадцатью лепестками – официальный герб императорского двора. Эмблема «Мицубиси» словно давала понять, что именно эти три красных ромба делают погоду в стране.
Молодой муж с увлечением рассказывал, чем объясняется странная конструкция здания без этажей, с полом, спускающимся по спирали. Башня из стекла и металла построена на самом дорогом в Японии куске земли. Участок на перекрестке двух оживленнейших улиц Токио обошелся владельцам по миллиону триста тысяч иен за квадратный метр.
– Заплатили по миллиону триста, так хоть владеют. А мы отдаем по тысяче триста иен в месяц за циновку, с которой нас в любое время могут согнать, – грустно пошутила жена, нарушив зарок не касаться под праздник этой темы.
Дело в том, что молодая пара без гадалок и прорицателей знала, что Новый год сулит им прибавление семейства. А домовладелец, у которого они снимали комнату из четырех с половиной татами, включил в двухлетний контракт условие: пока не будет ребенка. Пугали не только поиски, но и необходимость вновь платить при въезде две месячные ставки в качестве «благодарственных», да еще четыре – как залог.